Почтовые документы — переписка с заключенными в тюрьмах и лагерях — отличаются специфическим оформлением и представляют собой весьма интересный раздел филателии. Такие документы труднодоступны, ведь это письма родных и близких. Кроме того, корреспонденты осужденного и все его близкие совсем недавно официально обозначались аббревиатурами ЧС — член семьи, ЧСВН — член семьи врага народа, ЧСИР — член семьи изменника родины, ЧСР — член семьи репрессированного, его жена ЖВН и ЖИР, его родственники — РВН и все они были обречены на гонения и, в конце концов, на репрессии. Поэтому письма уничтожали и сбережение их — подвиг.
Начало изучению писем из советских концлагерей и исправительно-трудовых лагерей положили статья В. Бойко «Почта СЛОНа» («Филателия», 1991 г., № 6, с. 45—47) и статья Е. П. Сашенкова («Филателия, 1992 г., № 4, с. 12—13, «Заммлер экспресс», 1992 г., № 6, 7, 8).
Мы поставили задачу описать почту Соловецкого лагеря — систему оформления писем (написание адресов, цензурных и других отметок, почтовые и цензурные штемпеля), сроки доставки писем, даты навигации, ибо во время ее закрытия почту возили на аэропланах. Мы проанализировали около 100 писем священника Павла Александровича Флоренского (1882—1937), 12 писем Александра Александровича Эрна (1900—1931) и 106 писем Романа Николаевича Литвинова (1890— 1937) — около 300 писем, отправленных с июня 1929 по июль 1937 года.
Мы проанализировали публикации о Соловецком концлагере и архивные материалы, собранные Ю. А. Бродским, А. А. Мельник, И. А. Резник, А. В. Сошиной и другими. Эти материалы позволили взглянуть на лагерную почту глазами заключенного. Поэтому основу статьи составляют подлинные записи, взятые из писем, воспоминания Юрия Ивановича Чиркова «А было все так…» (М., «Политическая литература», 1991) и «Справочник по ГУЛАГу» Жака Росси. (Париж, 1987; изд. 2, М„ «Просвет», 1992, т. 2). Его будем цитировать часто.
Итак, раздел «Переписка» (с. 276—278): «В царское время переписка заключенных проверялась администрацией специального заведения или следователем, но не лимитировалась. Советская власть первоначально продолжала царскую традицию, но скоро стала вводить ограничения».
Вот как менялись условия переписки: «В 1920 г. заключенным в зависимости от разряда разрешается отправлять от одного до трех писем в неделю, штрафникам — в месяц… Письма заключенных регулируются в зависимости от местных условий правилами внутреннего распорядка».
1930 г.: «Вся переписка просматривается, может быть конфискована, о чем объявляется заключенному. За нарушение режима заключенный может быть лишен права переписки на срок до трех месяцев».
1933 г.: «Лишенные свободы могут вести переписку без ограничений»…
С середины 30-х годов разрешалось переписываться лишь с ближайшей семьей (бабушка, дядя, двоюродный брат, невеста и т. д. исключены). Некоторые категории политических были полностью лишены связи с внешним миром. Из политизоляторов и спецлага разрешалось отправлять 2 письма в год, но лишь ближайшим родственникам.
Почта Соловецкого лагеря работала регулярно и удивительно надежно: из 103 писем П. А. Флоренского сегодня отсутствуют лишь 10; судя по его письмам, он получал практически всю посылаемую ему почту. Такое же впечатление остается и при чтении переписки других соловчан, например, по-моему, пришли все 106 писем Р. Н. Литвинова за тот же период. Не сразу, постепенно, вчитываясь в письма заключенных и анализируя работу почты, мы увидели сходство ее с работой тюремных врачей, которые, следуя клятве Гиппократа, лечили людей до последнего момента. Почта тоже прилагала героические усилия, исполняя свой служебный долг — доставлять письма адресатам. Конечно, письма приходили под контролем ГПУ (Главного политического управления) и его преемников, они читались цензорами, задерживались по разным причинам на недели, но, несмотря на это, в 1929—1937 годах подавляющее большинство — более 90 % писем из лагеря и в лагерь доходило.
П. А. Флоренский, 1935, I.7 (письмо № 6): «…ты напрасно думаешь, что я не получаю твоих писем. По-видимому, получаются все, но ты узнаешь об этом поздно, не ранее 1—1,5 месяцев после их написания. Ведь письмо идет обычно около 15 дней, а мое ответное, вероятно, и дольше. Вот и выходит не менее месяца. Чтобы у тебя не было сомнений, начни нумеровать письма. И я тоже буду ставить номера. Это письмо с Соловков 6-е: одно за октябрь, одно за ноябрь, 3 за декабрь».
П. А. Флоренский, 1937. II.21. (письмо № 92): «Письма ходят теперь в среднем со скоростью Соловки — Москва в 1 месяц, так что и то, что узнаю о тебе, бывает слишком отсталым от настоящего момента. Вот, кстати, тебе тема для размышлений: конечная скорость сообщения уничтожает понятие «одновременно». Отсюда весь — малый принцип относительности: самая большая скорость сообщений, существующих в мире, есть скорость электромагнитных волн. Как ни велика она, а все же конечна, и потому мы не можем сказать, которые 2 события одновременны или нет».
На письмах из тюрьмы или лагеря в тридцатые годы обратного адреса не писали. А вот на клапане, подавая письмо в цензуру, указывали необходимые сведения: фамилия, имя и отчество, статью, по которой репрессирован, или место работы — колонна, рота и характеристику писем — основное или дополнительное. В разное время дополнительных писем было до трех. На Соловках списки тех, кому разрешено писать дополнительные письма, вывешивались во внутренней арке в кремле на специальном бланке, о существовании которого нам рассказал Ю. А. Бродский. Из Соловков отправляли также денежные переводы (П. А. Флоренский отправил их три), посылки и заказные письма. Заказные письма П. А. Флоренский посылал в 1936—1937 гг. Все оплачены марками на 40 коп. Первое, конверт для которого склеен из обоев (№ 45), имеет дату на штемпеле отправления 18.2.1936. Последнее (№ 92) — начало марта 1937 г. Это большие, 17х25 см., самодельные конверты обычно из рыхлой серой оберточной бумаги. На них двойная нумерация. Первая — дробью: в знаменателе — номер, а в числителе — «роб», то есть Рабочий остров. И вторая нумерация обычно внизу пакета — «п/о Рабочий Остров 8-ое отд. Б.Б.К. №…» (Беломоро-Балтийский канал).
Итак, письмо написано, оформлен клапан, и незапечатанное сдано в цензуру. Она находилась в домике к северу от Святых ворот, который не сохранился, но его можно узнать по словам Ю. А. Бродского на сделанных в двадцатые годы, но неопубликованных рисунках Осипа Эммануиловича Браза, хранящихся в антирелигиозном музее Ленинграда. Из конспекта отчета за 1927—1928 гг., сделанного И. П. Резник: «Вся входящая и исходящая корреспонденция Соллагерей проходила через ЭПОЗ (Экспедиция почтовых отправлений заключенных), каковая находилась в непосредственном подчинении ИСО (Инспекционно-следственный отдел). Работу ЭПОЗ характеризует:
- просмотрено исходящей корреспонденции — 46 816 штук;
- просмотрено входящей корреспонденции — 38 321 штука;
- бандеролей — 11 614 штук.
всего: 96 751 штука.
Снято документов для оперотдела ОГПУ — 34 шт., для СОО (Соловецкий оперативный отдел) ОГПУ — 414 шт., для КРО ОГПУ — 46 шт., для бандерольного отдела — 25 шт., для цензуры — 5 шт., и для ИСО УСЛОН — 1 штука.
В работе пункта перлюстрации корреспонденции необходимо указать на отсутствие каких-либо технических средств для тщательной обработки наиболее подозрительной корреспонденции…»
Рис. 1
Цензура переписки в ведении оперуполномоченного. В лагерях и колониях нанимают для этой работы жен надзирателей и др. До конца 30-х гг. цензуру доверяли заключенным-бытовикам. В следственных тюрьмах цензурирует следователь». (Ж. Росси, раздел «Переписка»).
Рис. 2
В 1920—1930 гг. на каждом письме цензура ставила штемпель «Проверено» высотой 12 и длиной 32 или 36 мм с названием лагеря и номера цензора (рис. 1). Штамп ставили поверх автографа цензора в середине листочка или открытки. Так с цензурным штемпелем и шли открытки по почте через всю страну. С начала 1930 по середину 1931 г. на письмо ставилась лишь подпись цензора (рис. 2), а в дальнейшем письма заключенных отличались лишь подписью на клапане. В просмотренных мною письмах я лишь раз встретил вымаранное слово — какое-то географическое название. Судя по намекам, в одном из писем от А. М. Флоренской пришла половина листочка, но это могло быть и недоразумением.
П. А. Флоренский, 1936. VII. 4—5 (письмо № 66): «Почему ты не получила моих раньше — не знаю, а июньские письма тут задержались по причинам, от меня не зависящим. Главная же, вероятно, это перегруженность цензоров. Как-то я подсчитал, сколько им надо прочитать в день писем, не говоря о посылках и бандеролях, и подумал об утомительности их работы. Недаром один из цензоров на БАМе (Байкало-Амурской магистрали) жаловался на нервное расстройство».
Рис. 3
Приведем без комментариев переданную нам Ю. А. Бродским фотокопию газеты Соловецкого лагеря с дружеским шаржем на цензоров (рис. 3).
Мы просматривали письма, чтобы оценить время от его написания до сдачи на почту — от даты на письме до даты на штемпеле отправления. В 1929—1931 годах это время — 2—3 недели, но единичные письма задерживались и на 2 месяца. Время задержки писем в 1934-1939 годах: 40% писем ждет отправления около двух недель, 40 % три недели, а 20 % писем лежит около месяца. Задержка отправки приходится на январь—май — время закрытия и открытия навигации.
Письмо прошло цензуру, теперь — пересылка. Первую часть дороги — от цензора до почты обеспечивал транспорт СЛОНа Бамлага ОГПУ. Летом письма перевозили пароходами, а зимой, после закрытия навигации — аэропланами.
СЛОНу принадлежала в 1923 г. небольшая флотилия. Флагман ее «Глеб Бокий». Его капитаном был Коулан. Тогда же отремонтировали буксир «Нева» (капитан Привалов), сменили двигатель на катере «Часовой», принадлежащем биостанции, отремонтировали катер «Чайка», обслуживающий лесозаготовки на озере Дальнем.
Уже в сентябре 1924 года пароходы Соловецкой флотилии перевезли 32 156 пудов груза, а «Бокий» сверх плана перевез 1000 пудов. Даже за сентябрь он сделал 14, а не 6—8 рейсов. Кроме того, «Глеб Бокий» ходил в Мурманск. На нем перевозилась основная часть почты, привозили допускавшихся на свидание и почетных гостей, а в трюмах — заключенных женщин.
В ЦГАОР хранится «Доклад о деятельности Управления Соловецких лагерей за 1926—1927 оперативный год», из которого И. А. Резник законспектировала ряд разделов. Привожу некоторые ее выписки из этого доклада.
«Почтовая пассажирская и грузовая связь поддерживалась регулярными рейсами пароходов «Глеб Бокий» и «Нева» с баржей «Клара Цеткин», и катерами «Пионер» и «Часовой». После закрытия навигации почту возили аэропланом». Известны фамилии летчиков — Снежков и Ковалевский. Иногда аэропланом летало начальство и доставляли отдельных заключенных.
В 1927 г. в Кеми и на Соловках были воздушные станции. В Кеми был ангар, вмещавший лишь один аэроплан. Это при северной-то погоде! Ангар поставили неудачно, поближе к управлению, подальше от взлетной полосы. «На 1-е апреля был аэроплан «МР-4» (полетная нагрузка, включая горючее,— 450 кг). Аэроплан слабенький, при ветре сильнее 3 баллов не летал, поэтому дожди, снег и частые смены силы и направления ветра нарушали регулярность полетов. За период сентябрь 1926 г.— сентябрь 1927 г. было выполнено 25 рабочих и 16 пробных полетов. Не выполнено полетов из-за погодных условий — 19, перевезено 42 пассажира, 1283 кг почты и экстренных грузов, 263 места срочных денежных пакетов. Обслуживали воздухолинию 3 вольнонаемных и. 8 заключенных. Воздухолиния открыта в декабре 1926 г. и работала после закрытия навигации». Вот что пишет О. В. Волков в своей книге «Погружение во тьму»; весна 1929 г.: «Старенький биплан, доставлявший на Соловки почту с материка, стал летать чаще, хотя из-за хронических неполадок и починок предугадать его появление было нельзя. Пилот Ковалевский — будто бы царский летчик, отчаянная голова не раз падал и разбивался. Но, подлечившись и подлатав машину, снова высматривал подходящую погоду и в очередной раз рисковал лететь. Прилета Ковалевского ждали с нетерпением: он доставлял вместе с казенной почтой и почту для заключенных».
С точки зрения филателистической интересно разделить лагерную почту на доставленную на пароходах и на аэропланах — авиапочту. Авиапочта не выделялась ни тарифом, ни какими-либо особыми обозначениями, но сам факт устанавливается из писем — значительная часть их посвящена срокам и условиям пересылки. Мы попытались установить, когда письма доставлялись пароходами, а когда самолетами, подтвердив это цитатами из писем.
1934.V.16 открытие навигации.
Г. Д. Марченко: «Ближайший пароход ожидается 6-го числа».
1935.1.7.— закрытие навигации.
1935.I.14.— первые авиаперевозки.
П. А. Флоренский (письмо 7): «Пока я сидел и писал это письмо, вот сейчас прилетели два аэроплана, надеюсь, привезли письма от вас. Но это с ними не поедет, т. к. не прошло 1/4 часа, как аэропланы полетели обратно на материк. Это первый прилет за сезон. Все, конечно, очень волнуются даже при слухе, что прилетают или якобы прилетел аэроплан, т. к. все ждут писем».
1935.V. середина — завершение авиаперевозок, начало навигации.
1936.I — закрытие навигации.
1936.I.13. Начало авиаперевозок. П. А. Флоренский (1936.I.10—13, письмо 47): «СегоОня 3 января прилетели первые аэропланы».
4 мая 1936 г. Конец авиаперевозок, а 16 мая 1936 г.— начало навигации. П. А. Флоренский (письмо 6): «Авиационное сообщение прекратилось уже дня 3—4, навигацию ждут с 15 мая, т. е. мы отрезаны от мира, если не считать радио, но и волновая передача работает слабо…». Ю. И. Чирков (с. 132): «Сегодня ночью пришел, наконец, первый пароход».
1936, начало декабря — окончание навигации.
10 мая 1937 г. Начало навигации.
Ю. И. Чирков (с. 159): «…остатки льда островками штурмовал «Ударник», открывая навигацию. Было 9 мая 1937 г. … К вечеру «Ударник» пробился через льды. Все ждали навигации, новых вестей, писем, посылок. На другой день выдавали посылки (с. 163) …начальство очень обеспокоено сменой руководства НКВД и ГУЛАГа и возможного перевода Соловков в ведомство тюремного управления Главного управления Госбезопасности».
21 декабря 1937 г. Закрытие навигации. Ю. А. Чирков (с. 186): «21 декабря… после обеда… часа через три сквозь разбитые окна мы услышали басовитый тройной отходной гудок «Ударника», означавшего закрытие навигации».
Письма, доставленные на материк, обрабатывали как обычную корреспонденцию тут же — в почтовом отделении Попов (Рабочий) Остров и пересылали дальше; иногда письма сдавали сразу в почтовый вагон, иногда в узел связи в Кеми.
Изученные почтовые отправления можно разделить на две группы — 1929—1932 годы — меньшая и 1934—1937 годы — большая. До 1930 года письма из лагеря имели обратный адрес и цензурный штемпель. Но в 1930—1931 годах письма из тюрем и лагерей шли без обратного адреса и мало чем отличались от обычных. Поэтому тем более важно описать почтовые календарные и сопроводительные штемпеля, встречающиеся на письмах из Соловков. Весь материал по штемпелям разделен на три группы: штемпеля почтового отделения, обслуживающего Соловецкий концлагерь — Попов Остров (Рабоче-Островск), штемпеля отделений, через которые шли письма, случайно миновавшие Попов (Рабочий) Остров — через Кемь и другие, и последняя группа — сопроводительные штемпеля. Все штемпеля приведены на рисунках, в описании дается текст на них, размеры, особенности, известные нам сроки применения и количество из рассмотренных 300 отправлений.
- КАЛЕНДАРНЫЕ ШТЕМПЕЛЯ. ПОПОВ (РАБОЧИЙ) ОСТРОВ
- Попов Остров АКССР a POPOVIN SAARI а Ø 32 мм. Цифры даты маленькие 3 мм — (13.7.29—13.9.29—6.).
- Попов Остров АКССР б POPOV SAARI a Ø 32 мм. Цифры даты большие — 4 мм —(15.11.30—17.2.31—2).
- Попов Остров АКССР б POPOV SAARI б Ø 32 мм. Аналогичен предыдущим, но дата перевернута (20.12.30— 1).
- Попов Остров АКССР б POPOVIN SAARI б Ø 30 мм. Цифры даты маленькие — 3 мм. (22.11.30—31.1.36—32.).
- Попов Остров АКССР б POPOV SAA I б Ø 31 мм. Цифры даты перевернутые маленькие 3 мм, буква R в слове SAARI отсутствует, (3.3.31—1.6.31.— 4.)
- Рабоче-Островск AKCCP+TYOLOJS SAAPI б Ø 33 мм. Предпоследняя буква в слове SAARI — Р вместо R (это весьма распространенный штемпель, (31.1.35—23.5.36—32).
- Рабоче-Островск AKCCP+TYOLOJS SAAPI a Ø 33 мм. Предпоследняя буква в слове SAARI «P» вместо «R» ошибочная. Извещения о переводах и заказные письма оформлены только этим штемпелем. (12.10.35—3.37.— 28).
- НЕКОТОРАЯ ЧАСТЬ ПИСЕМ МИНОВАЛА ПОПОВ ОСТРОВ.
Это характерно для писем, отосланных зимой, когда почту возили аэропланом. Часто такую почту оформляли в Кеми, но встречаются и другие одиночные штемпели.
- Кемь АКСС г KEMIN г — Ø 32 мм. (2.9.11.29—25.3.30—6).
- Кемь АКССР a KEMIN a — Ø 32 мм. (28.4.30—25.6.30—3).
- Кемь гором АКССР—KEMJ Ø 33 мм. Ошибка в слове «город» (дата 20.9.36).
- Кемь город AKCCP+KEMJ д Ø 33 мм. (дата 23.9.36).
- Кемь K.C.C.P+KEMI в K.A.S.N Т. б. Ø 31 мм. Дата на всех оттисках перевернута. Этим штемпелем оформлены последние 11 писем П. А. Флоренского и Г. Д. Марченко с 10.4.37 по 10.7.37.
- Ленинград 3 4 отделен 3 Ø 32 мм. (одно письмо Эрна от 21.11.30).
- Ленинград Октябрьск вокз. Ж.Д.П.О. е Ø 33 мм, вокзальный штемпель (встречен дважды — 30.12.30 и 27.1.31 на открытках Г. Д. Марченко. По-видимому, аэроплан приземлялся в каком-то из городов на трассе железной дороги. О том, что отправление это официальное, говорит цензурный штемпель на открытке («Проверено 24 — УСЛОН».).
- Мед-Гора АКССР KARHUMAKIKA N Ø 31 мм. По-видимому аэроплан полетел в Медвежьегорск, где находилось управление лагерей ББК (Беломорско-Балтийского канала). Быть может, летело какое-нибудь начальство. Дата 2.1.36.
- Кемь 38. Ленинград д Ø 31 мм, штемпель почтового вагона. (Вероятно, почту сразу доставили к поезду. Дата 9.3.36).
III. СОПРОВОДИТЕЛЬНЫЕ ШТЕМПЕЛЯ.
- № Попов Остров АКССР — штемпель заказного — в прямоугольной рамке 46х19 мм — 3 и 9.3.31—2 раза. Позже заказные письма, шедшие из лагеря, отличались лишь печатью и обозначением номеров — один номер по списку в лагере, а другой — на почте.
- Доплатить Поповъ Островъ Арх — 30х24 мм (штемпель дореволюционной старой принадлежности к Архангельской губернии (1 раз в 1930 г.).
Ответы к заключенным попадали не сразу, а проходили цензуру. Вот что пишет об этом Жак Росси (с. 276-277): «Если в заведении где разрешено хранить письма, цензор забудет поставить штамп «проверено» то при ближайшем обыске письмо будет конфисковано, а получатель может попасть в карцер за «нелегальную переписки» «Лишнее» в письмах к заключенным цензор вымазывает черной тушью. До вручения письма получателю ставится штамп «проверено». На корреспонденции отправляемой заключенным, никаких следов цензуры нет. Письмо, в котором цензор обнаружит «лишнее», конфискуется».
Один цензор-бытовик передал автору полученные им указания: «Заключенного надо беречь от излишних волнений, которые могли бы нарушить его производительность… — Например? — В письмах с воли надо вымазывать вести о дороговизне, о крушениях и других несчастных случаях.— А что можно пропускать? — Все, что касается домашних дел. Например, что мать умерла, отец распился; что жена гуляет и т. п. Нельзя ведь человека лишать вестей из дому, он в заключении достаточно страдает…».
Кроме писем, в Соловки посылали переводы и посылки. Ю. И. Чирков (с. 34) 1935 г., октябрь.: «Я прочитал вывешенный под аркой, ведущей из первого во второй двор, список счастливцев, которым прибыли в субботу посылки… (с. 40). Получение посылки — интересная процедура. За посылками надо идти с мешками, мисками и т. п., так как ящики и вся тара изымается: консервы вскрываются, с конфет сдирают обертки, от папирос отрываются мундштуки, одеколон выливается. Все это во избежание передачи нелегального и запрещенного. Вскрытие ящиков производит заведующий почтово-посылочной экспедицией, бывший директор «Интуриста» Месхи… Сидит не по 58-й статье, а за бытовое разложение и растрату… Присутствует при выдаче посылок цензор Волчек… злой, колючий взгляд. Он бывший комиссар дивизии. Сидит за военные преcтyпления. И Месхи и Волчек — привилегированные заключенные, живут за кремлем в доме с вольнонаемными, имеют хорошие пайки, принадлежат к лагерному начальству. В процессе выдачи посылок — волнения, просьбы, вопли. Кому-то послали пирог, а цензор ломает его на мелкие куски; кто-то собирает высыпанные на стол сухофрукты…».
В лагерной системе обширное место занимает «закрытая связь», «спецсвязь». На Соловках она связывала КПП и «командировки» — так называли мелкие отделения лагеря, разбросанные по островам,— была организована фельдсвязь, которую обслуживали фельдъегери из числа заключенных. В конце 1926 г. работал всего один фельдъегерь, а в начале 1927 г. к нему присоединили второго. Она обеспечивала передачу секретных материалов — доносов, приговоров, приказов и тому подобных сведений.
«…Зима (1937) шла к концу. Пережили все-таки. И вдруг событие: сняли портреты комиссара госбезопасности, наркома внутренних дел Ягоды. Вскоре появились портреты назначенного на его место Ежова» (Ю. И. Чирков, с. 164).
Середина июня… Завтра новое начальство приедет принимать КУР. Оно уже больше недели в Соловках. Лагеря больше нет. Есть Соловецкая тюрьма особого назначения — СТОН».
Реорганизация коснулась всей структуры концлагерей: заключенные были сконцентрированы в кремле в камерах и изоляторах, систематически проводились чистки (т. е. расстрелы), а для оставшихся в живых была прервана связь. Последнее письмо от П. А. Флоренского отослано 18 июня 1937 г. под номером 103. По-видимому, он вскоре был переведен в изолятор, в октябре — ноябре перевезен в Ленинград, где был пересмотр дела и тройка присудила ему расстрел (семье сообщили обычное «10 лет без права переписки»), и он был расстрелян 8 декабря 1937 г.
В. Флоренский, П. Флоренский. «Ваши письма — единственное утешение». «Филателия». 1993. №11 (стр. 46-49) и №12 (стр. 14-17)
